Сборник рассказов грузинской писательницы Марии Сараджишвили «Это Тбилиси, детка!» вышел в издательстве «Никея».
Кажется, в этой книге нет положительных героев… У каждого, даже самого приятного персонажа, свои недостатки.
Вот соседка Зина – одна из самых, может быть, известных героинь рассказов грузинской писательницы Марии Сараджишвили. Она и о животных заботится, и отдавать другим готова – с сумками в своем преклонном возрасте ехать через полгорода, чтоб помочь кому-то (кто, кстати, ей глубоко несимпатичен!). А потом любому, даже самому дорогому человеку, такого наговорит, – мало не покажется.
Или вот многодетный папаша Деметре в одной из семей, которую автор несколько лет посещала в качестве репетитора. Вся его жизнь – борьба: с масонами, фондом Сороса, секс-меньшинствами, экуменизмом, либералами, чипами и так далее. Система его отцовского воспитания основана на физическом воздействии. Детям и его жалостливой жене тяжко, зато он «как огурчик», не пьет и не употребляет наркотики…
Одинокие женщины и мужчины, идущие на какие угодно ухищрения и даже на обман, чтобы встретить «подходящую» вторую половину. Создающие неудобства соседи. Вредные старики-сутяжники. Гиперопекающие и всезнающие родственники…
Все они просто невыносимы!
Но писатель смотрит на людей, которые встречаются ей на занятиях, в церкви, на улице, без осуждения, а с сочувствием. Мария Сараджишвили готова понимать окружающих, а не менять их. И вот ведь что интересно, часто в ее рассказах пусть и скромное, но свое счастье обретают именно те герои, которые готовы принять жизнь такой, какая она есть. И близких своих любить, не переделывая.
Это спокойное и терпеливое отношение передается со страниц книги и читателю. Хочется хотя бы попробовать так же с юмором, но без раздражения посмотреть на толкающих тебя в транспорте пассажиров, вредную тетку в магазине или в храме, скандальную маму из школьного чата… И в конце концов, на своих близких, которые, скорее всего, делают все не то и не так вовсе не из вредности. А еще, может быть, во время чтения захочется оглянуться на себя. Ведь каждый из нас по-своему невыносим – но нас терпят. И только на этом чуде принятия и любви держится все вокруг …
Публикуем один из рассказов из сборника рассказов Марии Сараджишвили «Это Тбилиси, детка!».
Первый урок в новом районе
До того как перебраться в Ваке*, я моталась по Нахаловке*, давая многоплановые уроки русского, математики и английского в той пропорции, в какой хотели клиенты. Тратить час на дорогу было нерентабельно, и я очень хотела перебазироваться поближе к Ваке, к дому. Но зацепки, то бишь рекомендации, не было.
Началось все с легкой руки Зины. Узнав о моей мечте, Зина в тот же исторический день остановила Русико из соседнего корпуса и стала ей меня активно впаривать.
— Русико, ты хотела для своего Гурама учительницу по математике? У меня как раз есть кадр для тебя. Все сразу может, все уроки.
— А что она закончила? — Русико напустила на себя важный вид.
— В Ленинграде училась.
— Что ты говоришь? А почему я ее до сих пор не знала?
— На улице редко бывает.
Словом, «город трех революций» положительно повлиял на решение Русико взять меня для своего внука в вечные репетиторы.
Перед первыми смотринами я нервничала. Одно дело — орудовать в рабоче-крестьянской Нахаловке, где все родители работали на трикотажной фабрике, другое — в светском Ваке, где в большинстве своем живут доценты с кандидатами, претензий больше и дети более избалованны.
Зина успокаивала:
— Тоже мне, нашла светских. Русико всю жизнь где-то делопроизводителем проработала, дочка с зятем живут отдельно, а внук у нее куролесит. Споетесь. Ты для них даже лучше, чем надо.
В итоге я пошла по указанному адресу.
Тбилиси, архивное фото: pastvu.com
Познакомились, сели заниматься. Мне было сказано ходить каждый день и делать все уроки. Я назвала свою цену, и мы быстро поладили. Гурам принес учебник и уселся с довольной физиономией, смотреть, что будет.
Русико заняла позицию напротив.
Покончив с математикой четвертого класса, мы перешли к русскому. Надо было выучить сказку Толстого про веник и сыновей.
Вместе кое-как прочитали, записали новые слова. Казалось бы, что еще? Я собралась переходить к английскому, но меня остановила Русико:
— Он же ничего не понял. До школы не донесет. Надо вот так.
И она приступила к мастер-классу зазубривания текста.
— Аба*, Гурам, вместе начали! — махнула рукой, как бегуну на старте, и громко прочла первое предложение:
— Атэц сказал сы-на-виам. Аба, повтори.
Гурам механически выдал с той же интонацией:
— Атэц сказал сынавиам.
— Штоби жили дружна. — И перевела для доходчивости на грузинский всю фразу. — Гурам, ты понял, шен шемогевле*, в чем суть? Аба, давай целиком и быстро. «Атэц сказал сынавиам, штоби жили дружна!»
Внук послушно повторил тарабарщину, потом спросил:
— «Атэц» — это что?
Я открыла рот, но бабушка меня опередила:
— «Атэц» — это «папа» — мамико. Понял? Аба, сначала повтори громко: «Атэц сказал сыновиам, штоби жили дружна».
Гурам повторил довольно бойко. Русико посмотрела на меня победоносно.
— Вот так надо проводить урок. Теперь выучим второе предложение.
Внук хихикнул самым непочтительным образом. Бабушка сверкнула глазами и погрозила пальцем. Сказывалась старая советская закалка.
— Гурам! Это некрасиво! Что я тебе говорила? Люди простят тебе тупость, но не простят наглость! По крайней мере, у нас в Имеретии так. Ты знаешь,— обернулась она ко мне, — кто я?
— Нет.
— Мы, имеретинцы, высший сорт грузин.
Я приготовилась выслушать экскурс в историю. На моей памяти на титул высшего сорта грузин претендовали и мегрелы, и рачинцы, и гурийцы. Причем у всех была своя логика.
— Потому что мы самые вежливые! — закончила свою мысль Русико и присовокупила: — Я из Багдади, бывший Маяковски.
Видимо, географическая точка на карте обеспечивала особую значимость в происхождении.
Гурам снова подал голос:
— Бебо, а правда, что Маяковский себя сзади застрелил?
Русико завизжала так, что у меня заложило уши.
— Вай, бессовестный! Этому ли я тебя учила? Как можно такие вещи вслух произносить? В четвертом классе учишься, а культуры нет, как у твоего отца, на булавочную головку! Давай читай лучше. Аба, вместе. «Атэц сказал сыновиам, штоби жили дружна!»
Гурам собрался и выдал целую фразу.
— Аба, следующий! — И Русико, спустив очки со лба на нос, прочитала по складам следующее предложение:
— «Принэситэ мнэ веник и паламайтэ эго!» Аба, повтори!
Гурам повторил. Русико тут же вынесла из кухни веник и для наглядности продемонстрировала, что поломать его довольно сложно.
Я посмотрела на часы. Мое время вышло, пора было сматывать удочки. Культурно напомнила об этом бабушке.
— Хорошо, генацвале*. Я сама с ним доучу этот текст. Завтра приходи, будем заниматься по моему методу.
На следующий день мы таким же возвратно-поступательным образом заучили еще один текст. Я имела неосторожность спросить, что получил примерный ученик за вчерашнего Толстого. Русико разразилась горячей речью:
— Представляешь, что он со мной сделал? Оказывается, мы учили не тот текст! А мне чуть во сне не приснился этот веник и сыновья. Опять обманул старую бабушку! Эх, Гурам, Бог тебя накажет за такое вранье. Сегодня звонила классная и опять ругалась, что он ничего не знает. У меня аж давление поднялось. Ох, пойду приму что-нибудь.
Примерно так с переменным успехом мы занимались с Гурамом несколько лет. Дело было при Шеварднадзе, и школьные проблемы легко решались «бамбанеркой»* в конце семестра. Но Русико все же хотела «дать ребенку образование». Я никак не могла ей объяснить, что ребенок должен что-то делать самостоятельно, а не зазубривать школьные тексты. Но у нее был свой метод. Внук каждый раз дурил бабушку «не теми» заданиями и только просил написать ему очередную шпаргалку. К учебе он был патологически ленив. При этом имел золотое сердце и любил всех окружающих.
Года через три после нашего знакомства Русико разбил инсульт, и внук, лентяй и балбес, приносил бабушке лекарства, вызывал скорую и плакал у меня на плече.
— Я не хочу, чтоб она умерла. Я буду учиться. Лишь бы она жила…
Русико давно уже в лучшем из миров. Двухметровый Гурам служит в полиции, поднимается вверх по служебной лестнице, счастливо женат и по-прежнему живет недалеко от моего дома. Сейчас он ездит на шикарном белом лимузине и, увидев меня, иногда останавливает свое четырехколесное великолепие и выходит меня поцеловать.
— Как вы, мас*? Как поживаете? Все еще занимаетесь с детьми?
Я смотрю ему вслед, вспоминаю Русико, наши совместные уроки и думаю, что бабушка таки смогла вложить в него главное — вежливость.
Примечания:
*Ваке, Нахаловка – районы Тбилиси.
*Аба – Ну-ка (груз.).
*Шен шемогевле – ласковое выражение, буквально: «я ходила вокруг тебя» (груз.).
* Генацвале – ласковое уважительное обращение, может быть переведено как «душа моя» (груз.).
*Коробкой конфет (бонбоньеркой).
*Мас – вежливое обращение к учительнице.
Сборник рассказов грузинской писательницы Марии Сараджишвили «Это Тбилиси, детка!» вышел в издательстве «Никея». Кажется, в этой книге нет положительных героев… У каждого, даже самого приятного персонажа, свои недостатки. Вот соседка Зина – одна из самых, может быть, известных героинь рассказов грузинской писательницы Марии Сараджишвили. Она и о животных заботится, и отдавать другим готова – с сумками в своем преклонном возрасте ехать через полгорода, чтоб помочь кому-то (кто, кстати, ей глубоко несимпатичен!). А потом любому, даже самому дорогому человеку, такого наговорит, – мало не покажется. Или вот многодетный папаша Деметре в одной из семей, которую автор несколько лет посещала в качестве репетитора. Вся его жизнь – борьба: с масонами, фондом Сороса, секс-меньшинствами, экуменизмом, либералами, чипами и так далее. Система его отцовского воспитания основана на физическом воздействии. Детям и его жалостливой жене тяжко, зато он «как огурчик», не пьет и не употребляет наркотики… Одинокие женщины и мужчины, идущие на какие угодно ухищрения и даже на обман, чтобы встретить «подходящую» вторую половину. Создающие неудобства соседи. Вредные старики-сутяжники. Гиперопекающие и всезнающие родственники… Все они просто невыносимы! Но писатель смотрит на людей, которые встречаются ей на занятиях, в церкви, на улице, без осуждения, а с сочувствием. Мария Сараджишвили готова понимать окружающих, а не менять их. И вот ведь что интересно, часто в ее рассказах пусть и скромное, но свое счастье обретают именно те герои, которые готовы принять жизнь такой, какая она есть. И близких своих любить, не переделывая. Это спокойное и терпеливое отношение передается со страниц книги и читателю. Хочется хотя бы попробовать так же с юмором, но без раздражения посмотреть на толкающих тебя в транспорте пассажиров, вредную тетку в магазине или в храме, скандальную маму из школьного чата… И в конце концов, на своих близких, которые, скорее всего, делают все не то и не так вовсе не из вредности. А еще, может быть, во время чтения захочется оглянуться на себя. Ведь каждый из нас по-своему невыносим – но нас терпят. И только на этом чуде принятия и любви держится все вокруг … Публикуем один из рассказов из сборника рассказов Марии Сараджишвили «Это Тбилиси, детка!». Первый урок в новом районе До того как перебраться в Ваке*, я моталась по Нахаловке*, давая многоплановые уроки русского, математики и английского в той пропорции, в какой хотели клиенты. Тратить час на дорогу было нерентабельно, и я очень хотела перебазироваться поближе к Ваке, к дому. Но зацепки, то бишь рекомендации, не было. Началось все с легкой руки Зины. Узнав о моей мечте, Зина в тот же исторический день остановила Русико из соседнего корпуса и стала ей меня активно впаривать. — Русико, ты хотела для своего Гурама учительницу по математике? У меня как раз есть кадр для тебя. Все сразу может, все уроки. — А что она закончила? — Русико напустила на себя важный вид. — В Ленинграде училась. — Что ты говоришь? А почему я ее до сих пор не знала? — На улице редко бывает. Словом, «город трех революций» положительно повлиял на решение Русико взять меня для своего внука в вечные репетиторы. Перед первыми смотринами я нервничала. Одно дело — орудовать в рабоче-крестьянской Нахаловке, где все родители работали на трикотажной фабрике, другое — в светском Ваке, где в большинстве своем живут доценты с кандидатами, претензий больше и дети более избалованны. Зина успокаивала: — Тоже мне, нашла светских. Русико всю жизнь где-то делопроизводителем проработала, дочка с зятем живут отдельно, а внук у нее куролесит. Споетесь. Ты для них даже лучше, чем надо. В итоге я пошла по указанному адресу. Тбилиси, архивное фото: pastvu.com Познакомились, сели заниматься. Мне было сказано ходить каждый день и делать все уроки. Я назвала свою цену, и мы быстро поладили. Гурам принес учебник и уселся с довольной физиономией, смотреть, что будет. Русико заняла позицию напротив. Покончив с математикой четвертого класса, мы перешли к русскому. Надо было выучить сказку Толстого про веник и сыновей. Вместе кое-как прочитали, записали новые слова. Казалось бы, что еще? Я собралась переходить к английскому, но меня остановила Русико: — Он же ничего не понял. До школы не донесет. Надо вот так. И она приступила к мастер-классу зазубривания текста. — Аба*, Гурам, вместе начали! — махнула рукой, как бегуну на старте, и громко прочла первое предложение: — Атэц сказал сы-на-виам. Аба, повтори. Гурам механически выдал с той же интонацией: — Атэц сказал сынавиам. — Штоби жили дружна. — И перевела для доходчивости на грузинский всю фразу. — Гурам, ты понял, шен шемогевле*, в чем суть? Аба, давай целиком и быстро. «Атэц сказал сынавиам, штоби жили дружна!» Внук послушно повторил тарабарщину, потом спросил: — «Атэц» — это что? Я открыла рот, но бабушка меня опередила: — «Атэц» — это «папа» — мамико. Понял? Аба, сначала повтори громко: «Атэц сказал сыновиам, штоби жили дружна». Гурам повторил довольно бойко. Русико посмотрела на меня победоносно. — Вот так надо проводить урок. Теперь выучим второе предложение. Внук хихикнул самым непочтительным образом. Бабушка сверкнула глазами и погрозила пальцем. Сказывалась старая советская закалка. — Гурам! Это некрасиво! Что я тебе говорила? Люди простят тебе тупость, но не простят наглость! По крайней мере, у нас в Имеретии так. Ты знаешь,— обернулась она ко мне, — кто я? — Нет. — Мы, имеретинцы, высший сорт грузин. Я приготовилась выслушать экскурс в историю. На моей памяти на титул высшего сорта грузин претендовали и мегрелы, и рачинцы, и гурийцы. Причем у всех была своя логика. — Потому что мы самые вежливые! — закончила свою мысль Русико и присовокупила: — Я из Багдади, бывший Маяковски. Видимо, географическая точка на карте обеспечивала особую значимость в происхождении. Гурам снова подал голос: — Бебо, а правда, что Маяковский себя сзади застрелил? Русико завизжала так, что у меня заложило уши. — Вай, бессовестный! Этому ли я тебя учила? Как можно такие вещи вслух произносить? В четвертом классе учишься, а культуры нет, как у твоего отца, на булавочную головку! Давай читай лучше. Аба, вместе. «Атэц сказал сыновиам, штоби жили дружна!» Гурам собрался и выдал целую фразу. — Аба, следующий! — И Русико, спустив очки со лба на нос, прочитала по складам следующее предложение: — «Принэситэ мнэ веник и паламайтэ эго!» Аба, повтори! Гурам повторил. Русико тут же вынесла из кухни веник и для наглядности продемонстрировала, что поломать его довольно сложно. Я посмотрела на часы. Мое время вышло, пора было сматывать удочки. Культурно напомнила об этом бабушке. — Хорошо, генацвале*. Я сама с ним доучу этот текст. Завтра приходи, будем заниматься по моему методу. На следующий день мы таким же возвратно-поступательным образом заучили еще один текст. Я имела неосторожность спросить, что получил примерный ученик за вчерашнего Толстого. Русико разразилась горячей речью: — Представляешь, что он со мной сделал? Оказывается, мы учили не тот текст! А мне чуть во сне не приснился этот веник и сыновья. Опять обманул старую бабушку! Эх, Гурам, Бог тебя накажет за такое вранье. Сегодня звонила классная и опять ругалась, что он ничего не знает. У меня аж давление поднялось. Ох, пойду приму что-нибудь. Примерно так с переменным успехом мы занимались с Гурамом несколько лет. Дело было при Шеварднадзе, и школьные проблемы легко решались «бамбанеркой»* в конце семестра. Но Русико все же хотела «дать ребенку образование». Я никак не могла ей объяснить, что ребенок должен что-то делать самостоятельно, а не зазубривать школьные тексты. Но у нее был свой метод. Внук каждый раз дурил бабушку «не теми» заданиями и только просил написать ему очередную шпаргалку. К учебе он был патологически ленив. При этом имел золотое сердце и любил всех окружающих. Года через три после нашего знакомства Русико разбил инсульт, и внук, лентяй и балбес, приносил бабушке лекарства, вызывал скорую и плакал у меня на плече. — Я не хочу, чтоб она умерла. Я буду учиться. Лишь бы она жила… Русико давно уже в лучшем из миров. Двухметровый Гурам служит в полиции, поднимается вверх по служебной лестнице, счастливо женат и по-прежнему живет недалеко от моего дома. Сейчас он ездит на шикарном белом лимузине и, увидев меня, иногда останавливает свое четырехколесное великолепие и выходит меня поцеловать. — Как вы, мас*? Как поживаете? Все еще занимаетесь с детьми? Я смотрю ему вслед, вспоминаю Русико, наши совместные уроки и думаю, что бабушка таки смогла вложить в него главное — вежливость. Примечания: *Ваке, Нахаловка – районы Тбилиси. *Аба – Ну-ка (груз.). *Шен шемогевле – ласковое выражение, буквально: «я ходила вокруг тебя» (груз.). * Генацвале – ласковое уважительное обращение, может быть переведено как «душа моя» (груз.). *Коробкой конфет (бонбоньеркой). *Мас – вежливое обращение к учительнице.
Источник: