Как быть настоящим мужчиной? Можно ли этому научиться? Насколько много в становлении мужчины зависит от женщины? Эти вопросы вечны, а их обсуждение может проходить как за столиком шумного кафе, так и в академической среде.
О мужественности рассуждали и спорили на встрече в рамках Московского семейного лектория культурно-просветительского пространства «Фавор» протоиерей Павел Великанов, архимандрит Симеон (Томачинский) и автор книги «Мужская философия» иеромонах Симеон (Мазаев).
Публикуем текстовую версию беседы, а также рекомендуем посмотреть видеозапись встречи, чтобы почувствовать градус живой и яркой дискуссии.
Проект реализуется в рамках конкурса грантов «Москва – добрый город» Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы.
Архимандрит Симеон (Томачинский), иеромонах Симеон (Мазаев), протоиерей Павел (Великанов)
Несколько слов о книге и о мужской философии
Иеромонах Симеон (Мазаев), кандидат философских наук, преподаватель Московской духовной академии, автор книги «Мужская философия»: Рассказывать о книге – неправильно с точки зрения философа. Я себя ни в коем случае не сравниваю с Львом Толстым, но когда его просили рассказать о «Войне и мире», он говорил: «Если бы я мог рассказать в двух словах, я бы не стал писать четыре тома. Я могу передать основную мысль, но для этого мне придется слово в слово пересказать весь роман». Людвиг Витгенштейн на просьбу прокомментировать логико-философский трактат просто несколько минут свистел.
Могу немного рассказать о задумке. Занимаясь философией более-менее профессионально с 95-го года, я заметил одну странность. В именном указателе практически всех учебников философии в основном мужские имена, и есть несколько женских. Но судя по всему, исторически так сложилось, что философия – это мужское дело. И некоторое время назад я убедился, что и обратная зависимость существует. Потому что полноценного мужчины без философии не существует. Склонность к философствованию – типично мужская черта. И если ее нет, то возникают вопросы о качестве того человека, перед которым природа поставила этот вызов – быть мужчиной.
Объясню, как я пришел к этой мысли. Как-то одна московская журналистка спровоцировала меня на разговор о мужестве. Она сама нецерковная, неверующая и даже критично настроенная. «Странное у вас дело в Церкви, – говорит, – только мужчина по канонам может быть священником, но почему-то я среди тех священников, с кем я встречаюсь, у кого беру интервью, вижу мало мужчин. Чаще я вижу что-то такое бесхребетное». «А в чем для вас мужественность, – говорю я, – что это такое?» И она сказала очень интересно, на мой взгляд. Меня зацепило, мне понравился ее ответ, я стал над ним думать. «Если обозначить одним словом, что нам, женщинам, нравится в мужчинах – это присущая некоторым из вас уверенность. Способность легко и красиво, играючи как будто, принимать сложнейшие судьбоносные решения. Вот мы, женщины, бываем уверены в каких-то частностях. Но нам не хватает характерной вашему полу потрясающей уверенности, которая позволяет вам принимать сложные решения. Там, где женщина и мальчик изведутся, взвешивая все за и против, мужчина как будто даже не видит проблемы. Монашество – значит монашество, жениться – значит жениться. На войну – так на войну, из страны – так из страны. Сложные судьбоносные решения мужчина принимает легко. Нам и мужчина зачастую нужен, чтобы помог принять то или иное решение».
Я надеюсь, без обид. Я здесь не говорю ничего особенного от себя, пересказываю мнение конкретной женщины.
И вот я задумался над этим словом – уверенность. В себе, в своих словах и поступках, в своем пути и в своей жизненной цели. Если эта уверенность – какой-то краеугольный камень мужественности, как она развивается, от чего зависит, что является ее фундаментом?
И я сделал интересное наблюдение. На улицах Москвы – в пробке где-то стоишь или в потоке плотном движешься – сразу видно иногороднего человека. Иногородний водитель неуверенно едет, тормозит ряд, замирает перед каждой развилкой, перед каждым перекрестком. Он не знает ландшафта местности, не знает, куда ехать. Отсюда стало понятно, что уверенность, которая позволяет принимать судьбоносные решения легко, зависит от знания местности, нашей вселенной, нашего мира, от знания системы ценностей, доминант. Если ты хорошо знаешь профиль мира, то уверенно будешь двигаться по жизни. А это знание дает философия, привычка к ней.
Эта книга не научное исследование, и если кто-то подумает, что в ней раскрыт какой-то секрет мужественности – то будет разочарован. Я хотел не исследовать мужество, а показать пример мужской философии и надеялся на то, что, как всякий дурной пример, он окажется заразительным, и читатель приобретет вкус к философии. Вкус к философии, который человеку мужского пола поможет определиться и стяжать в себе ту самую уверенность, которая единственная и позволяет легко и красиво принимать сложные решения. Знания о добре и зле, лютой ненависти и святой любви, долге и чести, о вере, в конце концов, и так далее.
Архимандрит Симеон (Томачинский) о книге «Мужская филосфофия»: Есть такой анекдот. Вовочка говорит учительнице: «Знаете, мой папа считает,что всегда лучше дать, чем получить». – «У тебя папа священник?» – «Да нет, боксер».
Отец Симеон (Мазаев) всегда дает от себя максимально, полностью. Он придерживается сократовской традиции – диалога. Книга и родилась из диалога, и в ней самой все время диалоги, постоянные спарринги с людьми, которые хотят его все время как-то подцепить, к христианству какие-то претензии предъявить, найти в его рассуждениях какое-то слабое звено и туда ударить. А он держит удар. И это помогает ему понять что-то новое, по-новому преподнести то, что, казалось бы, всем известно. Вот такой взаимообогащающий спарринг постоянно происходит в этой книге.
А название книги позволяет привлечь и мужскую («это что-то для нас, мужиков!») и женскую («любопытно, что там!») аудиторию. Мужчины прочитают потому, что им это адресовано, а женщины потому, что им это не адресовано.
Мужчина и женщина. И может ли монах рассуждать о семейно жизни?
Протоиерей Павел Великанов: Есть такая греческая поговорка, которую можно перевести на русский язык так: женщина делает мужчину мужчиной.
Иеромонах Симеон (Мазаев): Есть известный всем образованным людям принцип Оккама, который гласит, что нельзя множить сущности без необходимости. Иначе говоря, если какое-то явление можно объяснить или исчерпать с помощью имеющейся уже системы понятий, то ни в коем случае не следует вводить новое. Если мужчину делает женщина, то тогда следует вообще отказаться от такого понятия как мужественность. Провести по нему бритвой Оккама как по сущности, в которой нет необходимости. Что такого есть в мужчине, в содержании мужской личности особенного, если исчерпывается какими-то содержаниями женской личности и формируется посредством них? Тогда нельзя говорить о мужественности как о самостоятельной сущности. И от слова следует, стало быть, отказываться.
Я исхожу из того, что не женщина делает мужчину и не женщина не делает мужчину. Это два качественно несоизмеримых начала. Мужчина и женщина не антиподы, не противоположности. Они несоизмеримые величины. Они не могут быть сравнены посредством какой-то третьей шкалы.
Протоиерей Павел Великанов: Каким образом монах может рассуждать о семейной жизни?
Иеромонах Симеон (Мазаев): Ничего в этом удивительного нет. Люди монахами не рождаются. И если у меня нет жены и нет детей, нет своей собственной семьи, которую я бы создал, это еще не значит, что у меня отсутствует опыт жизни в семье. Я родился в хорошей, доброй семье русских людей на Кавказе. И в общем-то, наблюдения за семейной жизнью и кое-какие выводы я могу делать вполне хорошо.
Протоиерей Павел Великанов: Жизнь человека, вступившего в брак, делится на до и после. До –ты один, а после – совершенно другой. Есть такая прямо граница, когда в тебе все начинает работать по-другому. Этот опыт невозможно подменить ни сыновними, ни какими-то другими отношениями.
Иеромонах Симеон (Мазаев): Я приведу другую греческую пословицу. Гераклит Эфесский говорил так в таких случаях: «Многознание уму не научает». Люди веками всматривались в мир, но законы классической механики увидел в них только один – Ньютон. Здесь дело не в количестве опыта, а в качестве наблюдений.
В науке, например, существуют сведения о том, какой массой обладает Луна. Как получены эти сведения? Отнюдь не опытным путем. В какой парижской палате мер и весов хранятся весы, на которых взвесили Луну? Масса ее известна. А где ее взвешивали? Или расстояние от Земли до Солнца. Где хранится та рулетка, которую протянули, измерили и получили это знание. Есть открытия, которые совершаются на острие пера, на кончике карандаша, логическим путем.
Протоиерей Павел Великанов: Тончайшая сфера межличностных отношений между мужчиной и женщиной может быть редуцирована до каких-то механических процессов взвешивания и измерения?
Иеромонах Симеон (Мазаев): А что, не может быть?
Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии. Был у меня однокурсник, который жил в квартире, где окна его комнаты выходили на угол здания Большого театра. Он объездил весь мир, был в Европе, Азии, на каких-то островах, угадайте, где он ни разу не был за 40 лет? В Большом театре. Это слишком близко. Это часть его ареала обитания с детства.
Вот такая есть, действительно, особенность, когда мы находимся в опасной близости к объекту, мы растворены в органике этой жизни. Именно эта опасная близость помешала ему сделать Большой театр предметом интереса, размышления, прямого действия. Зачастую так говорят о Заповедях Блаженства, которые мы слышим почти за каждой Литургией, и о заповедях Декалога, которые практически знаем наизусть. Мы к ним привыкли, и, смотрите, образуется та же самая опасная близость к предмету, к истине. Мы, христиане, опасно близки ко многим истинам, и это мешает нам их сделать предметом своего интереса.
Дескать, это мы проходили. Как Толстого или Пушкина. Кто сейчас будет читать Пушкина или Достоевского? Среднестатистическому человеку интереснее какая-то новинка. Почему? В школе проходили, это уже и так наше, куда оно денется? Неинтересно, потому что слишком близко. Потому что мы растворены в органике этой культуры. Зачастую так бывает.
Я веду к тому, что именно с монашеской колокольни кое-какие аспекты семейной жизни могут рассматриваться как с единственной точки, с которой они и видны. А женатикам, которые растворены в органике семейной жизни и находятся в опасной близости от некоторых явлений, взглянуть на них теоретически оказывается практически невозможно.
Протоиерей Павел Великанов: Тогда можно сказать, что, как воспитывать себя монаху, экспертное мнение могут дать мирские люди?
Иеромонах Симеон (Мазаев): Пожалуйста, кто ж мешает.
Протоиерей Павел Великанов: Философствовать – не только главное достоинство мужчины, как мне кажется, это еще и его главное проклятье. Но что, когда философия не опущена в сердце, не питается сердцем, когда не питается непосредственным созерцанием истины? А мы же помним, главного не увидеть глазами, «зорко одно лишь сердце». И эта зоркость сердца – прерогатива женщин. «Бабий ум лучше всяких дум», говорит русская поговорка. Поэтому, мне кажется, полноценное гармоничное существование человека как человека, задуманное Богом, это постоянное взаимодействие мужского и женского, это постоянная борьба, это то самое напряжение, то самое продуктивное поле, которое рождается между мужчиной и женщиной. Как в свое время прекрасно сказал Аверинцев, для любого мужчины любая женщина сумасшедшая, а для любой женщины любой мужчина – чудовище, и как же это прекрасно!
Иеромонах Симеон (Мазаев): Я с этим не буду спорить. Истина в этом ярка и ясна.
К вопросу об опыте, я обращал внимание на такую странную вещь. Смотришь, например, на дочку друзей, которая еще в школу не пошла. Приносят из роддома братика, он только вылупился, маленький такой. Мужики в этой семье относятся к нему с внешним любопытством. А эта девочка становится потрясающе серьезной, начинает о нем заботиться на каком-то уровне инстинктов. Я хочу сказать, что у всякой женщины есть материнское сердце, независимо от опыта. Маленькая девочка показывает, что не только опыт создает из девочки мать.
О рыцарстве и о том, как совмещается мужество и идея «подставь другую щеку»
Иеромонах Симеон (Мазаев): Как говаривал Ницше, у сильного человека есть одна проблема – он ищет, кому служить и перед кем преклоняться.
Если анализировать такой феномен как рыцарство, то, действительно, это критически важно для человека, у которого есть избыток сил. Он ищет суверена, достойного, чтобы ему служить. Это особенность средневекового мышления, средневековой этики. Помните фильм «Иван Васильевич меняет профессию»: почему взбунтовалось войско, посланное лжецарем Буншей куда-то там на войну? Оно говорит: «царь-то не настоящий». А какая разница, настоящий он или не настоящий, если он хороший менеджер, эффективный управленец, платит вовремя, если он выполняет свои функции? Есть ли вообще смысл говорить о подлинности? Исходя из средневекового мышления, да. Если ты служишь ненастоящему суверену, ты все делаешь зря, твоя доблесть уходит куда-то в песок, ты не можешь совершить подвиг настоящий, если служишь ненастоящему царю.
В этом смысле христианское мужество – это служить самому настоящему из всех возможных царей. В этом смысле мы счастливые люди. Фундамент нашего мужества в том, что мы можем быть уверены в истине и в том, что наш Царь настоящий.
Протоиерей Павел Великанов: Я для себя тоже задал вопрос, в чем для меня мужество христианина. Может быть, мой ответ будет странным и даже немного болезненным. Но вот последние месяцы я все время думаю о смерти. Мне кажется, все христианство, всю его сущность можно свести до трех слов. И в них ответ на этот вопрос, что мужественного в христианстве: «смертию смерть поправ». То есть только христианин перестает бояться смерти и перестает бояться боли.
Чтобы подставить другую щеку – надо абсолютно не бояться боли. Это же не театральное действие, ты реально можешь схлопотать. Но да, схлопочу, и что? Потому что Христос воскрес. Я знаю, что любая боль, включая главную боль расставания с этой жизнью, уже побеждена, этого уже нет. Это все какие-то фантомные боли, о которые человек мира сего спотыкается и разваливается, а человек со Христом может идти навстречу этой боли, навстречу этому удару, который на него летит.
Однажды в сложной жизненной ситуации мне один человек сказал: твоя проблема в том, что ты, когда видишь летящий на тебя кулак, пытаешься от него уклониться, а надо на него нарываться. Меня это поначалу как-то смутило. Что за бред? Какой дурак будет нарываться на удар? А потом я выяснил, что, на самом деле, когда есть некая линия движения кулака, чем дальше он летит, тем большую силу удара набирает. Если ты встретишь его позже, тебе достанется больше, чем если ты его встретишь в начале этой траектории. Тут он только размахивается, а к концу уже максимальная сила. Если ты раньше влетаешь в эту боль, то тебе достается меньше. Ничего себе, думаю, как интересно! Наверное, это и есть мужество христианина, что мы не боимся идти лицом к лицу в боль.
Иеромонах Симеон (Мазаев): Для того чтобы это мужество нарываться на кулак приобрести, нужно знать одну философему. В философии есть пара понятий – субъект и объект. Субъект – активное начало, причиняющее, зачинающее какое-то действие, его называют иногда мужским. Объект – это претерпевающее начало, пассивное, на него направлено действие, его называют иногда в народе женским. Одна и та же ситуация по-разному переживается субъектом и объектом, с разной степенью болезненности и интенсивности.
Простой пример. По ночной Москве на страшной скорости несется спортивный дорогой мотоцикл, на нем скрючились две фигурки – одна за рулем, другая сзади. Они в одной и той же ситуации, одна и та же скорость и для одного человека, и для другого. Кому страшнее? За рулем субъект, он причина разгона этой скорости, этой опасной ситуации, он ее контролирует, насколько может. А тот, кто сзади, пассажир – объект, тот, над кем что-то делают. И ему гораздо страшнее. Или два водителя дальнобойщика едут куда-то в Хабаровск – один за рулем, другой справа пьет чай. Кто больше устанет через 1000 км? Логика говорит, кто больше работает и больше сил и нервных усилий потратил, тот должен устать. Но устает тот, кто ничего не делает. Вот такой парадокс. Даже когда идет лекция, время течет по-разному для людей в одной аудитории: если ты читаешь, кажется, полтора часа проходят за 5 минут; если тебе читают, ты думаешь: «когда ж он закончит, надоел».
Способ преодоления страха известен еще с дохристианских времен, еще со стоиков, которые говорили о том, что нужно не убегать от того, что вызывает у тебя страх, а выйти к нему навстречу. Если сменить позицию, пересесть с пассажирского сиденья за руль этого мотоцикла, та же самая скорость будет ощущаться совершенно по-другому. Нужно принять участие, стать субъектом того, что происходит, проявить творческую активность, и тогда то, что отдается болью, будет восприниматься иначе.
Протоиерей Павел Великанов: Здесь есть некоторая разница между стоическим принятием неизбежного, на которое можно идти, высоко подняв голову, и тем преодолением верой, которое есть у христиан.
То, что сделал отец веры Авраам, просто зашкаливает. Он выходит из Ура Халдейского, пространства, где оголтелые жертвоприношения людей – это норма. Археологические раскопки в Месопотамии показали, какой там был мрак: замуровывали младенцев в стены домов, считая, что так происходит освящение высшими силами. И вот Авраам уходит неизвестно куда по зову Бога, уводит свою семью, и тут ему Бог говорит: ну а теперь давай на гору шуруй и своего ребенка, которого Я тебе дал, зарежь. То есть, если переводить на другой язык, Бог ему как будто говорит: ха-ха-ха, ты думал, что Я другой, теперь Я тебе покажу, что такой же, как те боги, от которых ты сбегал. И дальше начинается что-то невообразимое. Перед тем как подниматься, Авраам говорит своим слугам, которые остаются у подножия горы, чтобы они подождали, пока «мы сходим, принесем жертву и вернемся назад». Стоп! Зачем ему обманывать своих слуг, говорить им, что они вернутся вдвоем? Он же идет туда, чтобы его там убить (и это расценивается как совершенно нормальное полноценное здоровое намерение). Но в его сознании каким-то образом совмещаются две абсолютно несовместимые вещи. То, что он сейчас принесет в жертву своего Исаака, и то, что он спустится вниз вместе с ним. И вот это напряжение между двумя неизбежностями в его сознании – это и есть пространство веры.
Другими словами, он Богу говорит: да-да, хорошо, я все сделаю, как Ты и говоришь, но я-то все равно знаю, что Ты хороший. Я не знаю как, но Ты эту ситуацию разрулишь. Именно об этом говорит апостол Павел, когда он в одном из посланий утверждает, что Авраам абсолютно был уверен, что даже если он убьет Исаака, силен Бог воскресить его из мертвых. Поэтому в любом случае: мы спустимся с ним вдвоем. Вот это, по-моему, совершенно другой уровень мужества, чем мужество стоиков. Стоик просто пошел бы, зарезал и вернулся назад.
Архимандрит Симеон (Томачинский), иеромонах Симеон (Мазаев), протоиерей Павел (Великанов). Фото: Пресс-служба МДА
О встрече с Богом в современном мире
Протоиерей Павел Великанов: В жизнеописании старца Иосифа Исихаста есть момент, когда ему задают вопрос, как он, еще будучи послушником на Афоне, уже давал мастер-классы другим профессиональным монахам по непрестанной Иисусовой молитве со сведением ее в сердце. И его спрашивали: каким образом, где ключик, который открывает дверь вот этого взлета? А он ответил очень просто, что его никогда ничто не интересовало и не волновало больше, чем познание самого себя. Эта дверца находится внутри. Чем глубже человек ныряет внутрь своей собственной природы, своей собственной души, тем больше шансов, что он найдет там отблески божественного, которые смогут его согревать.
А если идти с технологичной стороны, то ответ прекрасно дан святителем Феофаном Затворником, который говорит, что христианин в первую очередь должен заботиться о согревании своего сердца. Каким образом? А просто не хлопать ушами и не проходить мимо. Потому что каждый день Бог вокруг каждого из нас выстраивает множество обстоятельств, которые тем или иным образом резонируют с нашим сердцем. И вот когда человек эти духовные вещи, на которые откликается его сердце, фиксирует, запоминает и превращает в условную базу материалов, эта база в какой-то момент начинает работать как постоянный источник какого-то внутреннего согревания. Человек чувствует, что то или иное происходит по воле Божьей, и ощущает себя немножко отошедшим от постоянного залипании на самого себя, свои переживания, размышления, проблемы. Он учится быть встроенным в бытие, в котором не он является богом. И вот когда человек такой навык в себе развивает, то постепенно он приобретает способность не на уровне интеллекта и не на уровне рацио понимать, что Бог есть. Помните, потрясающие слова Иова, что он чует дыхание Бога в ноздрях своих. То есть на уровне физики, физиологии человек чувствует, что Бог есть, и Он вовсе не в мозгах.
Мне кажется, самое страшное, с чем приходилось и приходится сталкиваться, это с превращением Бога в определенную абстрактную философему. Человек получил некий образ Бога, он у него застрял в голове, и дальше он уже начинает его обслуживать. В таком состоянии очень комфортно. С образом, застрявшим в моей голове, я всегда могу договориться. Он же мой, он же создан по моему подобию, это же моя проекция. И что самое главное от него, в отличие от Живого Бога, никогда никаких подстав ожидать не приходится. Все предсказуемо и гарантировано. А вот когда человек вступает в живые отношения с Богом… Иов все никак понять не может, что за, простите, фигня происходит. Почему все с точностью до наоборот, а не как рассказывали правильные умные замечательные люди? И он понимает, что Тот, Кто за этим всем действует – это вовсе не плод его фантазии и не проекция его воображения.
Архимандрит Симеон (Томачинский): В моем понимании, вера – это внутреннее самоопределение по отношению к той информации, которую мы получили. Она требует взращивания, определенных усилий.
Мы сегодня говорили о подставлении второй щеки. Есть замечательная история из патерика:
Пришли братия к авве Антонию и говорят ему: «Дай нам наставление, как спастись?» Старец отвечал им: «Вы слышали Писание? И сего очень довольно для вас». Но они сказали ему: «Мы и от тебя, отец, хотим что-нибудь услышать». Тогда старец сказал им: «В Евангелии сказано: кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую (Мф 5, 39)». Они говорят ему: «Мы не можем сего сделать». Старец отвечает: «Если вы не можете подставлять другой, по крайней мере переносите удар в одну». — «И этого не можем», — говорят они. — «Если и этого не можете», — отвечал старец, — по крайней мере не платите ударом за удар. Братия сказали: «И сего не можем». Тогда старец сказал ученику своему: «Приготовь им немного кашицы; они больны. Если вы одного не можете, а другого не хотите, то что я вам сделаю? Нужно молиться!»
Это монахи! Они, вроде бы, все знают, прекрасно во всем разбираются, у них опыт есть, но вера не проявляется в их поведении, в их делах. Мы должны себя побудить. Мне не хочется, мне больно, мне страшно. Но я подставляю щеку. Или хотя бы не отвечаю ударом на удар.
Не обязательно по тебе бьют. Бьют иногда и по другому человеку. Ты себя подвигаешь, чтобы увидеть этого человека, которому нужно помочь, который страдает. Как в евангельской притче, когда валяется человек избитый. Вокруг нас таких миллионы, особенно сейчас. Такое Господь нам время даровал, когда каждый может быть настоящим христианином, просто видя этих страдающих людей и протягивая им руку.
Иеромонах Симеон (Мазаев): Мне понравилось высказывание про дыхание Бога в своих ноздрях. Оно чувствуется, когда ты с Богом сделал на двоих одно дело. Вот мы, священники, в силу своего служения заняты с Богом одним делом, когда совершаем литургию. Это же не нашей волей, силой совершается. Мы не можем творить чудеса и вино в Кровь Христову превращать.
Когда делаем с Богом одно дело, чувствуется вот это вот дыхание и особая радость, и идешь домой, а домой не хочешь: Господи, давай еще вместе с Тобой что-нибудь поделаем! На двоих. Это здорово и всегда получается, потому что один из нас всемогущ.
Это похоже, как машина застряла где-то в лесу, и отец ее толкает, а ребенок пяти-шести лет выскакивает и ручонками тоже упирается и помогает толкать. Его усилия не влияют на процесс. Но отец его не прогоняет, дает ему помогать себе, допускает этого ребенка с его куриными силами толкать машину и помогать, соучаствовать в своих великих делах. Более того, когда машину вытолкали, отец, который сам все сделал, сыну, который символически помогал, отдает всю славу: «Молодец, сынок, это все ты!» Вот что-то похожее происходит с нами, когда мы с Богом беремся делать одно дело на двоих.
Мне кажется, нужно не тянуть и сразу, начиная духовную жизнь, начинать делать с Богом одно дело на двоих. Как говорил Экзюпери, «любовь — это когда двое смотрят не друг на друга, а когда они смотрят в одну сторону». Это касается и отношений человека и Бога. Пришел в храм, смотришь там на икону и пытаешься молиться – это тоже нужно и важно, но не в этом секрет близких отношений с Богом. Любовь там, где двое смотрят в одном направлении, делают одно общее дело.
Какое это общее дело, как его найти? Я бы обратил ваше внимание на евангельскую притчу о талантах. Из этой притчи однозначно следует, что если тебе Бог дал талант даже в самом бытовом, простом значении этого слова – как уникальную способность к какой-то предметной деятельности, то Он этим же жестом назначил тебе послушание. Если ты можешь делать какое-то дело в жизни по-настоящему здорово, значит, ты должен его делать, это твоя миссия. И в этом смысле, когда мы беремся за свое послушание, данное нам Богом, начинаем в этой области развиваться и достигать успехов, понимая это не как способ лично прославиться, а как способ выполнить то, что Бог от меня хочет, вот здесь мы и становимся на этот путь – начинаем делать одно дело на двоих. Если Он дал тебе талант и тем самым назначил послушание, значит, Он будет помогать как минимум. И делая одно дело на двоих, по его результатам, мы уже будем не верить даже в Бога, а просто знать, что Он существует, чувствовать Его дыхание в ноздрях своих.
Как прокачаться? Быстрый способ достичь мужества
Протоиерей Павел Великанов: Я всегда боюсь этих мысленных построений: а не прокачать ли мне вот такую вот способность? Идет человек и начинает качать какую-то группу мышц, а через неделю начинаются дикие боли в пояснице. Он не может понять, что за ерунда, приходит к врачу, а врач говорит: «Ну зачем ты вот эти мышцы качал? У тебя же организм зыбкий, за одну ниточку потянешь – здесь выстрелит, ты тут перекачал – а здесь теперь проблема, придется разбираться». Мы с вами находимся не в пустоте. Все бытие – это одна большая подводная лодка. Вот тут дернул – там откликнулось.
Если решил прокачать свою какую-то особую способность, надо понимать, а готов ли ты платить и что будешь делать с этой своей способностью. Может, Господь Бог специально в данный момент твоей жизни ограничивает тебя от какой-то желаемой суперспособности ради блага близких, которые тебя окружают? Может, Богу просто их жалко? Пока у человека нет этой сверхспособности, хоть в таком формате с ним можно как-то жить, общаться. И ему сейчас вовсе не надо ее прокачивать.
Иеромонах Симеон (Мазаев): Можно достичь мгновенно мужества, если понять истину. А вот как понять истину – тайна. Тайна вашей собственной судьбы.
Как быть настоящим мужчиной? Можно ли этому научиться? Насколько много в становлении мужчины зависит от женщины? Эти вопросы вечны, а их обсуждение может проходить как за столиком шумного кафе, так и в академической среде. О мужественности рассуждали и спорили на встрече в рамках Московского семейного лектория культурно-просветительского пространства «Фавор» протоиерей Павел Великанов, архимандрит Симеон (Томачинский) и автор книги «Мужская философия» иеромонах Симеон (Мазаев). Публикуем текстовую версию беседы, а также рекомендуем посмотреть видеозапись встречи, чтобы почувствовать градус живой и яркой дискуссии. Проект реализуется в рамках конкурса грантов «Москва – добрый город» Департамента труда и социальной защиты населения города Москвы. Архимандрит Симеон (Томачинский), иеромонах Симеон (Мазаев), протоиерей Павел (Великанов) Несколько слов о книге и о мужской философии Иеромонах Симеон (Мазаев), кандидат философских наук, преподаватель Московской духовной академии, автор книги «Мужская философия»: Рассказывать о книге – неправильно с точки зрения философа. Я себя ни в коем случае не сравниваю с Львом Толстым, но когда его просили рассказать о «Войне и мире», он говорил: «Если бы я мог рассказать в двух словах, я бы не стал писать четыре тома. Я могу передать основную мысль, но для этого мне придется слово в слово пересказать весь роман». Людвиг Витгенштейн на просьбу прокомментировать логико-философский трактат просто несколько минут свистел. Могу немного рассказать о задумке. Занимаясь философией более-менее профессионально с 95-го года, я заметил одну странность. В именном указателе практически всех учебников философии в основном мужские имена, и есть несколько женских. Но судя по всему, исторически так сложилось, что философия – это мужское дело. И некоторое время назад я убедился, что и обратная зависимость существует. Потому что полноценного мужчины без философии не существует. Склонность к философствованию – типично мужская черта. И если ее нет, то возникают вопросы о качестве того человека, перед которым природа поставила этот вызов – быть мужчиной. Объясню, как я пришел к этой мысли. Как-то одна московская журналистка спровоцировала меня на разговор о мужестве. Она сама нецерковная, неверующая и даже критично настроенная. «Странное у вас дело в Церкви, – говорит, – только мужчина по канонам может быть священником, но почему-то я среди тех священников, с кем я встречаюсь, у кого беру интервью, вижу мало мужчин. Чаще я вижу что-то такое бесхребетное». «А в чем для вас мужественность, – говорю я, – что это такое?» И она сказала очень интересно, на мой взгляд. Меня зацепило, мне понравился ее ответ, я стал над ним думать. «Если обозначить одним словом, что нам, женщинам, нравится в мужчинах – это присущая некоторым из вас уверенность. Способность легко и красиво, играючи как будто, принимать сложнейшие судьбоносные решения. Вот мы, женщины, бываем уверены в каких-то частностях. Но нам не хватает характерной вашему полу потрясающей уверенности, которая позволяет вам принимать сложные решения. Там, где женщина и мальчик изведутся, взвешивая все за и против, мужчина как будто даже не видит проблемы. Монашество – значит монашество, жениться – значит жениться. На войну – так на войну, из страны – так из страны. Сложные судьбоносные решения мужчина принимает легко. Нам и мужчина зачастую нужен, чтобы помог принять то или иное решение». Я надеюсь, без обид. Я здесь не говорю ничего особенного от себя, пересказываю мнение конкретной женщины. И вот я задумался над этим словом – уверенность. В себе, в своих словах и поступках, в своем пути и в своей жизненной цели. Если эта уверенность – какой-то краеугольный камень мужественности, как она развивается, от чего зависит, что является ее фундаментом? И я сделал интересное наблюдение. На улицах Москвы – в пробке где-то стоишь или в потоке плотном движешься – сразу видно иногороднего человека. Иногородний водитель неуверенно едет, тормозит ряд, замирает перед каждой развилкой, перед каждым перекрестком. Он не знает ландшафта местности, не знает, куда ехать. Отсюда стало понятно, что уверенность, которая позволяет принимать судьбоносные решения легко, зависит от знания местности, нашей вселенной, нашего мира, от знания системы ценностей, доминант. Если ты хорошо знаешь профиль мира, то уверенно будешь двигаться по жизни. А это знание дает философия, привычка к ней. Эта книга не научное исследование, и если кто-то подумает, что в ней раскрыт какой-то секрет мужественности – то будет разочарован. Я хотел не исследовать мужество, а показать пример мужской философии и надеялся на то, что, как всякий дурной пример, он окажется заразительным, и читатель приобретет вкус к философии. Вкус к философии, который человеку мужского пола поможет определиться и стяжать в себе ту самую уверенность, которая единственная и позволяет легко и красиво принимать сложные решения. Знания о добре и зле, лютой ненависти и святой любви, долге и чести, о вере, в конце концов, и так далее. Архимандрит Симеон (Томачинский) о книге «Мужская филосфофия»: Есть такой анекдот. Вовочка говорит учительнице: «Знаете, мой папа считает,что всегда лучше дать, чем получить». – «У тебя папа священник?» – «Да нет, боксер». Отец Симеон (Мазаев) всегда дает от себя максимально, полностью. Он придерживается сократовской традиции – диалога. Книга и родилась из диалога, и в ней самой все время диалоги, постоянные спарринги с людьми, которые хотят его все время как-то подцепить, к христианству какие-то претензии предъявить, найти в его рассуждениях какое-то слабое звено и туда ударить. А он держит удар. И это помогает ему понять что-то новое, по-новому преподнести то, что, казалось бы, всем известно. Вот такой взаимообогащающий спарринг постоянно происходит в этой книге. А название книги позволяет привлечь и мужскую («это что-то для нас, мужиков!») и женскую («любопытно, что там!») аудиторию. Мужчины прочитают потому, что им это адресовано, а женщины потому, что им это не адресовано. Мужчина и женщина. И может ли монах рассуждать о семейно жизни? Протоиерей Павел Великанов: Есть такая греческая поговорка, которую можно перевести на русский язык так: женщина делает мужчину мужчиной. Иеромонах Симеон (Мазаев): Есть известный всем образованным людям принцип Оккама, который гласит, что нельзя множить сущности без необходимости. Иначе говоря, если какое-то явление можно объяснить или исчерпать с помощью имеющейся уже системы понятий, то ни в коем случае не следует вводить новое. Если мужчину делает женщина, то тогда следует вообще отказаться от такого понятия как мужественность. Провести по нему бритвой Оккама как по сущности, в которой нет необходимости. Что такого есть в мужчине, в содержании мужской личности особенного, если исчерпывается какими-то содержаниями женской личности и формируется посредством них? Тогда нельзя говорить о мужественности как о самостоятельной сущности. И от слова следует, стало быть, отказываться. Я исхожу из того, что не женщина делает мужчину и не женщина не делает мужчину. Это два качественно несоизмеримых начала. Мужчина и женщина не антиподы, не противоположности. Они несоизмеримые величины. Они не могут быть сравнены посредством какой-то третьей шкалы. Протоиерей Павел Великанов: Каким образом монах может рассуждать о семейной жизни? Иеромонах Симеон (Мазаев): Ничего в этом удивительного нет. Люди монахами не рождаются. И если у меня нет жены и нет детей, нет своей собственной семьи, которую я бы создал, это еще не значит, что у меня отсутствует опыт жизни в семье. Я родился в хорошей, доброй семье русских людей на Кавказе. И в общем-то, наблюдения за семейной жизнью и кое-какие выводы я могу делать вполне хорошо. Протоиерей Павел Великанов: Жизнь человека, вступившего в брак, делится на до и после. До –ты один, а после – совершенно другой. Есть такая прямо граница, когда в тебе все начинает работать по-другому. Этот опыт невозможно подменить ни сыновними, ни какими-то другими отношениями. Иеромонах Симеон (Мазаев): Я приведу другую греческую пословицу. Гераклит Эфесский говорил так в таких случаях: «Многознание уму не научает». Люди веками всматривались в мир, но законы классической механики увидел в них только один – Ньютон. Здесь дело не в количестве опыта, а в качестве наблюдений. В науке, например, существуют сведения о том, какой массой обладает Луна. Как получены эти сведения? Отнюдь не опытным путем. В какой парижской палате мер и весов хранятся весы, на которых взвесили Луну? Масса ее известна. А где ее взвешивали? Или расстояние от Земли до Солнца. Где хранится та рулетка, которую протянули, измерили и получили это знание. Есть открытия, которые совершаются на острие пера, на кончике карандаша, логическим путем. Протоиерей Павел Великанов: Тончайшая сфера межличностных отношений между мужчиной и женщиной может быть редуцирована до каких-то механических процессов взвешивания и измерения? Иеромонах Симеон (Мазаев): А что, не может быть? Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии. Был у меня однокурсник, который жил в квартире, где окна его комнаты выходили на угол здания Большого театра. Он объездил весь мир, был в Европе, Азии, на каких-то островах, угадайте, где он ни разу не был за 40 лет? В Большом театре. Это слишком близко. Это часть его ареала обитания с детства. Вот такая есть, действительно, особенность, когда мы находимся в опасной близости к объекту, мы растворены в органике этой жизни. Именно эта опасная близость помешала ему сделать Большой театр предметом интереса, размышления, прямого действия. Зачастую так говорят о Заповедях Блаженства, которые мы слышим почти за каждой Литургией, и о заповедях Декалога, которые практически знаем наизусть. Мы к ним привыкли, и, смотрите, образуется та же самая опасная близость к предмету, к истине. Мы, христиане, опасно близки ко многим истинам, и это мешает нам их сделать предметом своего интереса. Дескать, это мы проходили. Как Толстого или Пушкина. Кто сейчас будет читать Пушкина или Достоевского?
Источник: